Николай Рерих

Это работа Петрова Дмитрия - участника конкурса эссе о природе и истории Карелии, объявленного в мае 2019 года. "Николай Рерих отдыхал. Он отдыхал всем своим могучим телом развалившись на песке. О таком отдыхе, никто никогда не мечтает. Но он отдыхал и ему было хорошо."

Николай Рерих Редактировать

Николай Рерих отдыхал. Он отдыхал, всем своим могучим телом развалившись на песке. О таком отдыхе никто никогда не мечтает. Но он отдыхал, и ему было хорошо. И хорошо было не даже не от безделья. Николай Рерих отдыхал от непонятной суеты, которая происходила вокруг вот уже несколько лет. В его позе на песке была какая-то определенность. Вокруг же происходило все как в калейдоскопе, в этой трубочке с цветными стеклышками. Узоры постоянно менялись, менялись даже правила, по которым эти узоры складывались, порой даже складывалось ощущение что и сама трубочка тоже менялась, превращаясь из правильного цилиндра то в усеченную призму, то в неправильный параллелепипед. Рушилось то, что казалось когда-то незыблемым. На месте пустоты и вакуума возникало то, что в дальнейшем начинало определять, как чему быть и кто кому теперь должен. Вот уже пару лет Николай Рерих испытывал какое-то непередаваемое ощущение приближающейся катастрофы. Оно возникало ниоткуда, из отрывков трансляций радиоприемника боцмана Линькова, который тот таскал все время с собой, как будто боялся пропустить важную фразу, от которой зависела его, Линькова судьба, зарплата и размер будущей пенсии. По транзистору передавали заседания съезда народных депутатов. Депутаты спорили, много говорили, критиковали. Если прислушиваться к каждому, то все они были безусловно правы, даже когда продвигали абсолютно противоположные тезисы. От этого Николай Рерих сейчас уже был далек. Он отдыхал. Всё перестало его волновать. Из транзистора частенько призывали к борьбе. Не то, чтобы кто-то прямо призывал бороться с ним конкретно, с Николаем Рерихом, или, например, с его корешем Линьковым. Нет. Призывали бороться с чем-то абстрактным вроде волокиты, алкоголизма и бюрократизма или более конкретным типа приписок в хлопковой отрасли, то есть со всякими такими вещами, которые были далеки него, Николая Рериха и друга его Игоря Линькова, примерно также как хлебный город Ташкент, который теперь стал столицей приписок по хлопку. Честно говоря, Николай Рерих даже не представлял себе, что такое хлопок и что там в нём можно приписывать. Николай Рерих сейчас всего этого не видел. Не знал. И знать не хотел. Он отдыхал от всего. Вообще от всего. Даже Линькова, с которым они последние три года практически не расставались. Ведь это для всех он был Николай Рерих, а для Линькова он был просто Колян. Вокруг была тишина и безмолвие. Страна тем временем уже не только потеряла ход, но уже и начинала терять плавучесть. Окружающий мир начинал прагматично оценивать возможные плюсы от происходящего и готовить абордажные крюки, чтобы растащить некогда грозную флотилию. В такой исторический момент, только лежа всем телом на песке, можно было ощутить хоть какую-то стабильность. Николай Рерих лежал на песке. Прозрачные воды озера мелкой рябью искажали солнечный свет, превращая его в мелкую сетку из ярких прямоугольников, треугольников, трапеций и прочих евклидовых фигур. Теплоход Николай Рерих все глубже погружался в песок, как в нирвану. Он просто смотрел вдаль и вспоминал свои годы на флоте. Уходила эпоха. Шел 1991 года. Страна, в которой Николай Рерих появился на свет, тоже вот-вот должна была пойти ко дну. Но Николаю Рериху было уже всё равно. Он отдыхал на глубине 40 метров на песчаном дне Ладожского озера. Единственное что еще как-то заботило и тревожило его, так это то, что его единственный друг, боцман Линьков, погружаясь в спасательную шлюпку оставил транзистор в каюте и теперь не мог знать, что происходит на этом своем бесконечном съезде бесконечно народных депутатов.